К тому моменту, когда Гориан впал в беспамятство, мальчик уже не боялся, а злился. Он был уверен, что это путь к расширению возможностей и понимания, и чувствовал себя беспомощным, поскольку не мог его контролировать. Кессиан долго разговаривал с ним, однако тот лишь мрачно замкнулся. Гориан был мнительным и начал опасаться, что его способности вот-вот оставят его.

Когда через три дня после Ардуция его стали охватывать болезненно-острые ощущения, Гориан улыбнулся и заплакал от облегчения.

— Но что тебе принесет облегчение сейчас, племянник мой? — прошептала Эстер, убирая влажные волосы с его горячечного лба.

Все Восходящие находились в одной комнате, в дальних помещениях виллы. Здесь издаваемые ими время от времени вопли не могли потревожить жителей Вестфаллена или пробудить подозрения у посторонних. На шестнадцатый день их пребывания в таком состоянии — в борьбе с собой и за пределами помощи человека или Бога — изменений в состоянии подростков не наблюдалось.

В более спокойные периоды, когда их мышцы не были напряжены, а лица — искажены пугающими гримасами, ребят заботами окружающих приводили в порядок и немного поддерживали. Заставляли глотать воду и жидкую пищу, в основном овощи и размоченный хлеб, массируя им горло. Двигали конечности, чтобы уменьшить судороги и предотвратить атрофию. Дженна Кессиан и хирурги установили жесткий режим, и все, кто помогал ухаживать за детьми, изучили его досконально.

— Эстер?

Эстер оглянулась на окликнувшую ее Шелу Хаси. Бедняжка Шела сидела на стуле рядом с кроватью Ардуция. Она не жалела сил больше, чем остальные, и чуть ли не считала себя виновной в состоянии Восходящих. Слова утешения не уменьшали чувство ее вины.

— Извини, просто говорила с Горианом. Не знаю, может, им полезно, чтобы с ними разговаривали.

— Стоит попробовать все, — ответила Шела.

Был конец дня — спокойный период для Восходящих. Их покормили, им поупражняли руки и ноги, переодели в свежее белье. Однако даже когда они не стонали и не бормотали какую-то невнятицу, их забытье было беспокойным — подростки метались на постели и тревожили всех, кто за ними ухаживал. Дженна Кессиан и Андреас Колл ушли, чтобы попробовать отдохнуть. Меера Наравни и Йен Шалк скоро заступят на дежурство.

Мееру и Гвитен Терол трудно было увести от детей. Матери Ардуция и Оссакера тоже очень расстраивались, но они — всего лишь простые жительницы Вестфаллена, имевшие долговременные способности и доверившие своих детей Ступеням Восхождения. Личности отцов навсегда останутся тайной для детей. Им небезопасно знать об этом.

Эстер снова посмотрела на Гориана. Он повернул голову, губы его шевелились, а на подушку стекала нитка слюны. Она не могла даже предположить, где сейчас Гориан, действительно ли он испытывает боль или же просто бредит, потеряв способность управлять разумом и телом. Или мальчик захвачен неконтролируемыми ощущениями, потоком, несущимся сквозь него?

Дверь в комнату, напоенную ароматами трав и цветов, открылась, впуская Кессиана. Он с трудом передвигался. Лицо его осунулось и побледнело, глаза провалились, а лоб постоянно хмурился. Восходящие убивали его не меньше, чем бесконечно долгие годы жизни. С ним пришел Виллем, еще один старик, выглядевший старше своих лет, однако в нем оставались силы, на которые Кессиан полагался, чтобы передвигаться, пока Дженна спит.

Сердце Эстер больно сжалось, и она бросилась к нему.

— Ах, Ардол, тебе надо отдохнуть! Обопрись на меня. Виллем, пододвинь кресло! Ты выглядишь просто изможденным.

— Отдохнуть? — Глаза Ардола влажно блестели, на лице читалось отчаяние. — Как я могу отдыхать? Кто из нас может?

Он перенес руку с плеча Виллема на плечо Эстер и позволил провести его по комнате. На ярко расписанных стенах были изображены животные, цветы и рыбы, от которых до сих пор пахло свежей краской. Палка Кессиана стучала по полу. Эстер попыталась подвести его к креслу, но старик заупрямился.

— Дай мне посмотреть на них. Хочу проверить, нет ли какого-то знака.

Эстер провела его вдоль ряда кроватей. Она почувствовала, как обмякло тело Кессиана, и услышала тихий вздох. И, как во все дни, когда Кессиан навещал Восходящих, по его щекам заструились слезы. Каждый день это было самым тяжелым моментом для тех, кто его сопровождал.

Кессиан стоял у края пропасти. Он опасался, не потеряет ли все то, чему он посвятил свою жизнь. Эти четверо представляли собой его последний шанс увидеть истинного Восходящего! Те, кто родился после них, не выказывали никаких признаков прорыва. Наконец старик позволил Эстер подвести его к креслу, в которое опустился со вздохом безмерной усталости.

— Надо верить, что это часть их роста. Надо верить, что это закончится истинным прорывом и что все виденное нами до этой поры — это только прелюдия, — проговорила Эстер, опускаясь перед ним на колени и кладя ладони на старческие руки.

Кессиан умоляюще посмотрел на нее.

— Когда это закончится? — спросил он обессиленным голосом. — Как можно верить, что это правильно, хорошо и верно? Как может Бог подвергать их такому? Как мы можем быть рядом и ничего не делать?

— Мы ничего не делаем, потому что другого нам и не остается. Мы вступили в область неизведанного и должны сохранять веру. Бог не оставит нас, а мы, Ступени, не оставим тебя. Мы все впали в отчаяние, но мы не должны позволить ему поглотить нас.

Кессиан накрыл ее руки своими.

— Эстер, ты такая сильная! Я хотя бы знаю, что оставляю Ступени в самых хороших руках. — Его взгляд снова переместился в сторону постелей. — Мне так хочется еще раз увидеть, как они улыбаются!

— Ты увидишь не только это. Твое возвращение в землю не настолько близко, и ты прекрасно это знаешь.

В дверь постучали, негромко и вежливо. Шела встала и открыла дверь. Там стояли Кован и Нетта Васселисы. Сын и мать. Он — высок и хорош собой, подобно отцу, а она грациозна и все еще прекрасна. Оба неизменно поддерживали всех в эти ужасные дни. Дни, когда сам маршал задержался в Кирандоне по срочным делам Конкорда перед отъездом в Гленхейл. Они остановились на пороге с охапками цветов из сада.

— Сейчас удобно их навестить? — спросила Нетта.

— По-моему, жена и сын нашего любимого маршала не нуждаются в том, чтобы об этом спрашивать. — Эстер встала на ноги и расправила платье.

— Ты преувеличиваешь нашу важность, Эстер, — улыбнулась Нетта. — И ты понимаешь, что я имела в виду.

— Заходите, — пригласила Эстер. — Вы знаете, что вам всегда рады.

Нетта прошла к ближайшей кровати и остановилась рядом с Шелой, которая снова вернулась к Ардуцию. Кован, не обращая внимания на мальчиков, прошел через всю комнату туда, где сейчас очень тихо лежала Миррон. Он вытащил из вазы вчерашние цветы и неловко запихнул вместо них свежие. Сев на деревянный стул в изголовье ее постели, Кован положил ненужные цветы на пол.

— Никаких перемен? — спросил он, взяв девочку за руку.

— Боюсь, что нет, Кован. — Эстер покачала головой. — Но я уверена, что где-то в глубине души она рада, что ты с ней.

Кован покраснел и улыбнулся. Нетта прошла к Эстер.

— Может быть, вы разрешите мне тоже дежурить здесь, — негромко попросила она. — Вы все выглядите такими усталыми.

— Нет, никак нельзя, — сказал Кессиан, не вставая с кресла. — Этим должны заниматься Ступени, хоть я и не знаю, где бы мы были без вашей поддержки.

— Я понимаю, — отозвалась Нетта. — Но если вы передумаете…

— Вы первая об этом узнаете, — пообещала Эстер. — Но мы каждый день молимся о том, чтобы этот кошмар закончился.

— Мы приходим в Дом Масок каждый рассвет и закат, чтобы сделать то же.

— И там ваше присутствие ценнее всего, — кивнул Кессиан. — То, что вы здесь и публично выражаете свою поддержку, удерживает наших людей с нами.

— Мне очень жаль, что я навлек на вас это. — Голос Кована разнесся по погрузившейся в тишину комнате.

— Не вини себя, — сказал Кессиан. — Мы уже все это обсуждали, Кован. Твоей вины тут нет.